Волонтёр: Лидия Ивановна, в каком году вы попали на фронт?

Лидия Ивановна: На фронт в 42.

Волонтёр: А обстоятельства?

Лидия Ивановна: Обстоятельства. Вот, ну я несовершеннолетняя была, проучилась только год в техникуме. Началась война. Меня на фронт не взяли, потому что я еще молодая была, а надо было куда-то.

Волонтёр: А как вы узнали, что война началась?

Лидия Ивановна: В июне месяце мы сдавали экзамен по анатомии, это я хорошо помню, в воскресенье 21 июня, сдавали экзамены, нужно было. Меня попросил директор, чтобы я пришла пораньше, потому что я была во вторую смену, моя фамилия подходит так. Он говорит: «Товарищ Петрова, я вас очень прошу придите пожалуйста пораньше, будет комиссия, я пропущу кого посильнее, чтобы комиссия была, а остальные пусть во вторую сдают». Я говорю: «Хорошо, хорошо». Я ему обещала, все, и я ушла домой, а вечером девчонки туда-сюда. Собрались, говорят: «Что, мы пойдем на бал-карнавал».

Волонтёр: На танцы, да?

Лидия Ивановна: Да, да. Ну это был такой большой вечер в клубе, а так как мы днем готовились сидели, решили себе отдых устроить и все пошли на этот бал-карнавал. Кончилось примерно в часа 2-3 ночи, меня мальчик провожал. Я пришла домой, мама открыла мне дверь, и я проспала, то, что я обещала директору, я не выполнила. И вскочила утром и бегом. Мама мне: «Что такое? Что такое? Что такое?». Я говорю: «Я на экзамен опоздала». Ну вот. Я влетаю, в коридоре директор, и говорит: «Что же вы, товарищ Петрова?». Все его слова. До сих пор помню. Я говорю: «Александр Иванович, мама не разбудила меня». И так он больше ничего не сказал. Мне было так стыдно, мне до сих пор стыдно. Но тогда у нас снимали помещение и там каждый класс с дверью сообщался. Он меня взял за руку, повел через эти двери, он меня пропустил, первая смена еще сдавала, и я оказалась перед комиссией. Я сдавала экзамен в первую в смену. Кончилось примерно часов в 11-12, сейчас я уже не помню. Только выходим мы на улицу, и девчонки смеются, все хохочут, хохочут. Я говорю: «Что случилось?». Они говорят: «Ой, мы тебе расскажем». А у нас была такая девочка, она из деревни, но она очень хорошо училась.  Но по анатомии она малость чего-то перепутала, и девчонки все хохотали. И мы вот с таким смехом вышли, идем по главной улице. Дошли до центрального кинотеатра.

Волонтёр: Это было здесь в Ленинграде?

Лидия Ивановна: Нет, это было в Калуге. Я там почти, нас там мама в деревне рожала, и мы жили в Калуге с самого рождения, и училась в Калуге, и техникум заканчивала в Калуге. Доходим до центрального и толпа. А там площадь такая и трибуна. Люди стоят, молчат и репродуктор такой большой, мы остановились «В чем дело?». Война. Это было 21 на 22. Вот. Значит утро было. Война уже в три часа ночи началась и только в 11 часов выступал Молотов по радио. Речь Молотова. Мы конечно все остановились, дослушали речь, поняли, что это война. И конечно у всех настроение мгновенно испортилось. Все. Все можно сказать рухнуло. Ну что теперь. А дальше техникум эвакуировался. А мы остались, 1 курс кончали, 1 курс только. Куда возьмут, где-то раненых надо было грузить, где медпункт, где-то вот так вот куда пошлют, но мы старались работать, потому как надо что-то помогать. Учеба брошена, сдали только анатомию.

Волонтёр: А на кого вы учились?

Лидия Ивановна: На медсестру. Это раньше не то, что теперь. Это была школа средняя, медицинская, школа Московско Киевской железной дороги. Эта дорога была, конечно, в то время очень популярной. И вообще все было брошено на учебу. А так как я из семьи железнодорожников, меня сразу взяли туда. Вот. И я осталась. В начале раненых надо было куда-то с фронта поступать. А у нас железнодорожный узел. Поезда подходят. Вот мы этих раненых развозили по пионерским лагерям, школам, школы уже закончили учебу. Развозили. А тут, наступление немцев продолжалось и уже наших раненых надо было вывозить. Туда куда мы их возили, надо было вывозить. Эвакуировать в глубокий тыл. Вот мы этим занимались, возили раненных. Но каждый день, с утра уходишь и к вечеру только домой являешься. Мы не учились, а только помогали, где что-то надо, потому что все-таки мы что-то знаем. Если брали на фронт с трехмесячных курсов, то уж после годичных занятий, нас запросто. Ну мы сами. Вот так вот мы. И вскоре в Калугу пришли немцы. Оккупирован город. А нас мама, папа заболел тяжело, он остался дома. А начальник его прислал эвакуационный билет. Между прочим, он у меня цел. Да. По которому мы должны были эвакуироваться из города. Вот. Билет на 4 человека. Ну мы собрали вещички и хотели идти. Идем, идем, а у нас там никакого транспорта в Калуге не было. Все пешком всегда ходили. До войны ни автобусов, ни такси, ничего не было. Вот так жили, пешком ходили, ничего, как будто, так и надо. Дошли, подходим к вокзалу. На поезд надо было эвакуироваться собрались. Оттуда лавина людей на нас идет, с вокзала. Остановились, в чем дело? Следующая станция была узловая, через нее проходили все поезда из Москвы на юг. Эту станцию немцы разбомбили. И люди, которые должны были уехать, они не могли. И все обратно по домам пошли, а мы то, что, куда деваться, тоже по домам. Станцию эту разбили, там туда нет смысла, если никакого движения нет. Таким образом мы остались в Калуге, а потом наступили холода, мама нас собрала, вещички и к бабушке в деревню. Поехали к бабушке в деревню, там мы просидели два месяца у бабушки, немцев там почти не было. Деревня стоит на высокой горе, в стороне от шоссе. Немцы там особенно не были, они боялись, потому что под горой стояли наши солдаты. Вот так вот. И поэтому мы как бы ничьи были. А потом мама нас потихоньку собрала и перетаскивала домой. Там 40 километров, мы пешком, саночки, шмотье свое, и обратно вернулись домой. Отец был дома, а вскоре там всего 2 месяца там немцы были. Они не успели ничего особенно натворить. И их быстро выгнали. А как раз освобождали Москву и с этими частями, и выгнали немцев и наши войска вступили, сибиряки пришли. А морозы какие были в то время, вы не представляете. Как говорят, что боженька наказывал немцев за это. Страшные морозы были. А немцы же как они одеты были, шинельки такие тоненькие, платочки, бумагой заворачивали ноги, потом обували ботинки свои.

Волонтёр: А сибирякам тоже было холодно?

Лидия Ивановна: Что вы! Если бы вы только видели, когда вошли наши части, наши были в белых полушубках. Эти части стояли на дальнем востоке и когда уже немцы вот-вот. Сталин распорядился, с дальнего востока перебросить части на Москву. И наши пришли, наши войска в белых полушубках, такие были у них варежки сшиты с одним пальцем, которым стрелять. Шапки меховые валенки, представляете. Как мы увидели эти войска, это что-то было. Ну и все, немцев быстро выгнали. Они по одно дороге поехали, а там наши тоже. Они обратно, они по другой и там, где-то их уже. Их мало оставалось совсем. А у нас там стояла летная часть немецкая и они быстро-быстро собрались и куда они делись, мы даже не знаем, но им не удрать было оттуда. Это невозможно. А вот наши пришли войска это я очень хорошо помню! У нас даже на квартире жили красноармейцы. Расселяли по квартирам, надо же им было где-то жить. Они все были в этих полушубках. И потом быстро немцев выгнали и так мы остались. А вскоре, да, ну как ходишь, карточки хлебные выдавались. Сколько-то там хлеба, не помню, ну куда, надо где-то искать работу или что-то, понимаете, после первого курса, хоть куда-нибудь, лишь бы только карточка была хлебная. Потому что все-таки, мама папа я и сестренка. Четыре человека, надо же как-то. Вот. Ну так больше уже немцы уже не вернулись. Все. Я кого-то встретила из девчонок, что ли, не помню. Я говорю, куда бы еще на работу может быть? Она мне говорит, а здесь госпиталь около вокзала. Сняли там большое здание четырехэтажное, там была когда-то до войны казарма. Я даже не помню, я там никогда не была раньше, хотя мимо ходила в больницу. Вот. А в этом здании госпиталь. Думаю, во, я войду в госпиталь. Я пошла, меня с удовольствием взяли, только не сказали, что это не госпиталь, а он назывался эвакоприемник. Он стоит 5 километром не дальше от линии фронта и первым оказывает помощь. А тут он чего-то задержался. Гитлер не мог никак успокоиться за Москву. Что как это они Москву дали, они же подошли вплотную и их поперли. Он не мог. Тогда он собрал колоссальное количество войск и сказал, что он от сюда не уйдет. Это было уже километров 40-60 от Калуги. Там немцы укреплялись, это место называлось заячья гора. Я хожу на работу, в этот госпиталь. Там раненых полно, на сено солома постелена, ни кроватей ничего, только раненые, и тут же вокзал, тут же поезда подходят и уже приходят из тыла готовые составы для отправки в тыл. И вот мы тогда грузили наших раненых, и их увозили в тыл. Раненых.

Волонтёр: Я сама родом из Иркутской области и мне тетя рассказывала, что даже в Иркутск, представляете, привозили раненых.

Лидия Ивановна: Да, чем дальше, тем лучше.

Волонтёр: Но дальше Иркутска их уже не возили?

Лидия Ивановна: Ну вот я и говорю, вообще, чем дальше, тем лучше, понимаете. А эта армия стояла на дальнем востоке для войны с Японией. Японцы же нам грозили все время. И видимо Сталин там так держал. А когда уже гроза наступила на Москву, он тогда решил взять оттуда, перебросить эти войска. И правильно получилось, потому что японцы так остались, а Москву освободили. Но, это место, Зайцева гора, год стояло без всякого. А мы уже в Калуге, не надо, потому что линия то фронта ближе идет. Отходит. Уже наши подошли к границе, а мы все там стоим. А потому что Гитлер сказал, что не уйдет от сюда.

Волонтёр: И что было дальше, когда Гитлер сказал, что не уйдет?

Лидия Ивановна: Начали насыщать войсками немцы и наши естественно. С одной стороны наши, с другой немцы и вот так стояли больше года, наверное. Пока этот вопрос не решился, начинать бой, а у нас ничего нет, потому что не было. Все делалось руками солдат и стройбаты, и пехота пешком таскали со станции оружие, снаряжение, сгружали там, а тут деревня. Но наступила еще одна беда, была ранняя весна, 42 года. Была распутица, очень дружная. Растаял снег. А у нас вообще-то действительно наши местные жители, мы прекрасно знаем дорог не было тогда. Это сейчас везде строят, тогда этого не было. Проехала машина, сзади нее еще машина, вот тебе дорога. И все это конечно отражалось. У нас было, вот этот эвакоприёмник, у нас было 15 машин санитарных, хорошие машины для перевозки раненных.

Волонтёр: Так вот вы рассказывали, когда Гитлер усилил войска и наши тоже усилили войска, что тогда дальше происходило?

Лидия Ивановна: И вот стояли друг против друга вооруженные силы и не могли начинать бой, а войска наши двигаются дальше к границе Белоруссии, а тут остановились и стоялось. И вот также и я там была. Там много госпиталей, развернули, как могли. Спали мы в шалашах, нам солдаты сделали из елок, шалаши и мы там. У меня был персональный шалаш, но правда в дождь плохо, он промокает, шинелью накроешься, а тут водичка собирается, тряханешь ее, она сойдёт все продолжаешь спать. А чтобы иголки не падали, простыню завесили. У меня тут была фотография Лемешева. У нас был такой певец. Сейчас, наверное, никого не повесят, как тогда. Тогда была другая жизнь. И Максакова. Это бабушка была оперная певица. Мария Максакова это была бабушка вот этой Максаковой, знаете, ну вот, мужа убили ее, мать у нее тоже певица, и бабушка, а бабушка еще была до войны. Я еще помню, эта была великолепная певица, в большом театре. И ее фотография. А как-то я уезжала на фронт, а мне ничего не было. И я в киосном ларьке купила открытки. Вот эти, Максаковой и Лемеша. Все по ним с ума сходили и я в том числе. Вот такие. И приехали. А тут распутица. 15 машин как стали в грязь и не с места. Без ничего. Но продукты еще были. Я помню пошла на кухню, повар налил первое, суп, готовил еще. Соли не было. Соли. Бывает в хозяйстве нет, а негде взять. Негде взять. Ну вот. Я попробовала этот суп, не стала есть. И никто не ел. Нам с самолета бросали еду, продукты, потому что вот такая распутица, машины не с места. Не на чем было подвозить. Вот такая ситуация. Об это все знают. Как попали в это. Даже такая огромная машина студебеккер, американская, колеса. И то стояла вот так в грязи. Но это много, несколько областей России, всю жизнь так было. Раньше весной если дружная весна, то все будет в грязи. Все машины, а тут война, ничего не поделаешь. Ну вот так вот жили, а там если какая-то деревня разбита, все разбито, ничего нет, но если там остался какой-то сараюшка, там быстро хлоркой помажут, побелят и это будут палаты. То, что попадется под руки, все, ну вплоть до того, что уже кое-кто там жил в домах, уже туда раненых.  раненных помещали где только можно. Любое помещение. Свала богу весна была теплая. Любой сарай можно было под палату приготовить. Вот так мы работали. Раненных вот так какое-то помещение было, деревня, какая-то амбулатория. Там ничего не это. Туда раненных.

Волонтёр: Лидия Ивановна, вы получается всю войну были медсестрой?

Лидия Ивановна: Да, всю войну. Ну как всю войну, не всю. Потому что потом началось теплее, весна. И наши, а когда мы уезжали из Калуги на фронт, я-то не совершеннолетняя, так комиссар взял лошадь с санями, поехал к маме, приехал домой к родителям и спросил у них разрешения чтобы меня взять с собой. А там девчонки из перевязочных из операционных, я все бегала им помогала. Ну они видели, что девочка такая работящая очень, и когда уже надо было по-настоящему двигать к фронту, а некому работать. Людей надо искать. Ну тогда ко мне обратился комиссар: «А ты бы поехала?», мне говорит. А чего? Мне какая разница, где работать, работать везде надо. Ну вот, он это запомнил, а потом девчонки сказали ему, тогда он решил ехать к маме. И мама в слезы, что куда это такой вот. А потом говорит: «Ну, как он хочет, так пусть делает». А я говорю, «а мне все равно где работать». И я согласилась поехать на передовой. Вот мы и приехали в разбитую деревню, по уши в грязи.

Волонтёр: А куда конкретно приехали, когда вас забрал комиссар?

Лидия Ивановна: Это знаете, я сейчас точно не могу сказать, потому что я просто забыла. У меня даже где-то записано. Это калужская область. Это очень страшное было место. В каком плане, там были жуткие бои. Там столько нагнали войск и потом это надо было реализовать, как-то, и началась война. Там столько погибло людей. Я вот вам дать почитать. У меня есть. Только в 85 году, впервые в газете было напечатано про Зайцеву гору. Это было так засекречено, что никто не знал, даже я. А тут значит так, раненные каждое утро идут толпой, строем, колонна. Ночью идут бои, а к утру кто может передвигаться, раненные в голову, руку, ногу ходить может. Колонна. В первые дни меня даже посадили их регистрировать. С фронта выходит боец, у него нет документов никаких. И вот мы выдавали карточки специальные, и это было каждый день. Вот так вот немцы прижали, но наши все-таки отбивались. Там были страшные бои. И вот теперь, только теперь, там вечный огонь на этот месте. Там мемориал на этом месте, потому что столько там погибло. Но со мной они поступили благородно, потому что раненные идут, идут, идут. Нам уже некуда. Решили, надо каким-то образом эвакуировать, а я без конца бегала к ближайшей станции к коменданту. Узнать, когда отправят. А получилось так, что от нас ничего нету. И случайно обнаружили тупик. Рельсы подходят от станции к нашему забору, где деревня, в которой мы стояли. И тогда пошли к коменданту: «Можно ли подогнать сюда Вагоны, чтобы нам дать возможность эвакуировать раненых?». А больше не на чем. Машины стоят в грязи. Транспорта никакого нет. Все замерло. А раненные идут идут, идут каждый день. Вот такое было. А вы смотрели фильм Михалкова «Цитадель»?. Ну он, как всегда, врет много. Но это его право.

Волонтёр: Так вы нашли рельсы и что дальше было?

Лидия Ивановна: Договорились с комендантом станции, можно ли пустить сюда вагоны. И нам дали разбитые товарные выгона, которые после бомбежки, но они ж на колесах, а только там щепки торчат, а уже тепло стало, нам бы за что-то уцепиться, чтобы выехать, эвакуировать, хоть сколько-то. Потому что уже один на одном сидит. Некуда больше класть. И нам это удалось. И вдруг меня вызывает комиссар и говорит: «Лидочка, ты не возражаешь, мы тебя пошлем в командировку. Повезешь раненых?». Я говорю: «С удовольствием, а куда?». В Калугу. О, и все. Так подогнали 3 или 4 вагона товарных. А мы когда раненных туда положили, ну сено солому, дали нам поек на сутки и поехали. Ночью приехали в Калугу, я сдала раненных в Госпиталь. В том, где мы были. Этот старый, но он уже стал облагороженный. Там дежурный врач подполковник, вышел встречать. А когда мы приехали в Калугу, а у меня было 4 лежащий, помимо тех, кто ходят сами, а их трогать нельзя]6 их надо выгружать. А я пока ходила к коменданту, прихожу, а мне говорят: «А раненные убежали». А там нашелся земляк, который хорошо знает эту местность, знает наш город, знает все и что от этого места, станции, там есть такой порот. Если пешком идти 10 километров, а если поездом ехать до 20 с чем-то. И когда доедет неизвестно. И кто-то калужанин попался среди раненных, ну они же все знаю всегда и говорит: «Ребят, кто может, пошли пешком, мы быстрее дойдем, чем будет ехать поезд». И так я с этими лежачими, еще которые не могут, я осталась в вагоне. И вот довезли до Калуги, я пошл в этот госпиталь к дежурному, что привезла я раненных, чтобы они приняли. Прихожу, а мне подполковник вышел, «Здравствуйте, я раненых привезла, у меня там 4 лежачих, надо их выгрузить». «Ничего девочка не волнуйся». А еще говорю, у меня такое горе, у меня раненные убежали, и плачу. А он мне говорит: «Девочка, чего ты плачешь, никуда они не денутся, они все придут к нам, успокойся. Я говорю: «Ну как же, как же я вернусь, мне надо начальству доложить, что я сдала, что вы приняли». Он: «да я тебе все подпишу, все документы, не волнуйся, не плачь только». И так я сдала раненных, подписал документы. Было часа 2-3 ночи, уже темно лето, иду одна от вокзала до центра домой. Мы в центре жили, я же домой приехала. Там мама же. Сейчас приду, как они испугаются. Ну вот, а только пошла, улица широкая Ленина. А это старый купеческий город, там такие дома построены частные. Ворота, калитка все и только идешь одна, никого нет совершенно. Из подворотни: «Стой! Кто идет?». В каждой подворотне дежурил солдат по Всей улице и пока я шла меня раз 10 останавливали, да. Я вначале пугалась. А потом ну Я им покажу документы, говорю я иду домой, у меня тут родители. Ну и они говорят: «Проходи». Так я дошла до дома. Стучу в дверь, звонков у нас не было. Мама открывает дверь. «Мам, это я, никто другой». Ну в общем пришла домой все. День или два я пробыла дома, и я потом своим ходом добиралась в части. Ну не своим, а там с одного на другой. Пойдешь, все через коменданта военного, все поезда, все контролировалось комендантом станции. Ну я приду, спрошу, мне вот надо туда, он: «Подожди девочка, вот будет поезд, посадим».

Волонтёр: Вы возвращались туда, от куда вы раненных привозили? Что дальше было, когда добрались?

Лидия Ивановна: Да, возвращалась до следующего раза. Мы же теперь нашли лазейку, как отправлять раненных, как эвакуация нужна вот так. Раненные идут, идут, а эвакуации никакой. Вы понимаете, что это такое? Раненные, которым нужна квалифицированная помощь, и в живот и куда там угодно, а они лежат в палатке, правда хирург у нас был очень хороший, но все равно делали все что могли, но не все же мы можем.

Волонтёр: Только первая помощь на фронте оказывается?

Лидия Ивановна: Да, эвакоприемник, только для приема и отправки в тыл. А вот уже как в Калугу приедешь, там уже есть вокзал, поезда, там уже ждут эвакуировать в тыл, но там все равно уже столько накопилось, весь госпиталь был забит, но они там потихоньку разгружают и отправляют в тыл, туда дальше, Сибирь, туда обратно. А потом, когда наступило время этих боев, когда Гитлер так скопил столько войск, от меня все скрывали и комиссар, и начальник госпиталя, они старались вот эти командировки…

Волонтёр: Оберечь вас.

Лидия Ивановна: Да, да, да, да, потом я узнала, что комиссар дал слово маме, что он будет за мной наблюдать. Потому что я была вот такая тоненькая, маленького роста.

Волонтёр: Что от вас скрывали?

Лидия Ивановна: Суть дела, я не знала, что там такая обстановка. Что будут страшные бои, на этом месте. Вечный огонь кому попало не ставят. Я же не могу раскрывать то, что я знаю. Ну так, уеду, три раза я возила раненных таким способом, а четвертый раз я приехала в Калугу, отец со мной беседовал и говорит: «Бросай ты это дело». А я же не призывалась, возраст не позволяет. Я могла уйти в любое время. Но я все равно оставалась и работала. А тут отец мне сказал, уже техникум вернулся из эвакуации, уже собираются работать, уже тебе надо кончать, а ты будешь там бегать. Ну вот, я говорю: «Хорошо, я поговорю с начальством, может меня отпустят». Они не могли меня держать в любом случае. Я приехала доложила, а начальник мне говорит: «Лидочка». Или он обманул меня, или на самом деле, я не знаю. Только он сказал, что вышел приказ Сталина, всех несовершеннолетних отправить с передовой по домам. Он меня опередил.

Волонтёр: Вы подошли с просьбой, а он уже вам сам сказал, что надо уходить.

Лидия Ивановна: Да, а я уже думаю, сейчас говорим, и я ему скажу, что отец возражает и надо учиться, надо же кончать. Ну, получилось так, что начальник мне сам предложил, что вышел приказ Сталина, а я говорю: «А мне отец уже сказал». И следующую уже поездку собрали опять раненных, опять поезда, и я с этими же раненными уехала в Калугу. И все приехала пошла учиться дальше, уже на второй год.

Волонтёр: А на второй курс, когда пошли, это какой год был?

Лидия Ивановна: 43.

Волонтёр: И вот вы дальше учились и что дальше было?

Лидия Ивановна: А дальше я кончала техникум, меня направили работать. Я уже была как железнодорожник, я же кончала железнодорожный техникум, они распоряжаются кадрами, как вот тут недавно я видела, Путин охал ахал, что врачей не хватает, медсестер, никого не хватает. А у нас всех хватало, потому что в то время, было такое постановление, что бы ты не кончала, два года обязаны отработать. И когда я не думала, куда там и что, чего, я выхожу, мне дают удостоверение, о том, что я окончила и направление на работу.

Волонтёр: И куда вас отправили?

Лидия Ивановна: В Москву, в третий врачебный участок, где киевский вокзал, вот там. Там была амбулатория недалеко. Меня туда направили. Но скоро я оттуда уехала в Эстонию.

Волонтёр: А причины?

Лидия Ивановна: А просто моя подружка меня соблазнила6 сказала, что мне поможет. А у нее муж был летчик, в аэропорту работал. Вот, ну она говорит не волнуйся, чего ты здесь будешь, поедем. И я просто как бы. Даже меня они отпустили. Могли бы не отпускать.

Волонтёр: И в каком году вы в Эстонию приехали?

Лидия Ивановна: Вот это я уже, ой, все эти годы я уже перепутала. Сейчас скажу. Это 46 или 47 год.

Волонтёр: Получается у вас звания никакого было, так как вы были ребенком?

Лидия Ивановна: Почему? У меня военный билет был сразу по окончании техникума идешь в военкомат. Меня еще там чуть не забрали на фронт. Пришли с подружкой в военкомат на учет встать, как положено. Стоим около дверей, а там майор в углу и лейтенант сидит. А майор старый, в военкомате сидит, война идет, глуховатый такой, а этот молодой офицер у него помощник. Ну вот, и пришел этот майор старый, увидел мы стоим двое около дверей, а они за кем-то посылали, несколько раз. Не могли никак по повестке, или кто-то скрывался никак не могли. И когда пришел этот майор, увидел, мы стоим «А, голубушки, пришли».

Волонтёр: Так у вас какое звание?

Лидия Ивановна: Младший лейтенант.

Волонтёр: А как вы встретили день победы? Как вы узнали, что победа наступила?

Лидия Ивановна: Сейчас я вас скажу. А где это я была. Наверное, в Таллине. А в Таллине, когда я туда приехала, мне подружка сразу говорит: «У нас здесь морской госпиталь стоит, балтийский, такой хороший госпиталь, иди туда работать». Я пошла в госпиталь, и меня сразу взяли. И с тех пор я работала в операционной до последних дней.

Волонтёр: А кто вам вообще сказал, что победа? Какие ощущения у вас были?

Лидия Ивановна: Ну как, конечно. Ну в Эстонии это не так афишировалось. А, вспомнила. Нам дали комнату от поликлиники. Еще когда я кончила, приехала и все, со мной две подружки, нас трое было. Нам дали в железнодорожном доме комнату на троих. Мы жили в этой квартире. И вдруг среди ночи, а сосед жил, который занимал вторую половину квартиры, он был дежурный по станции. И он, по-моему, дежурил. Он прибежал, а у него дети уже взрослые были. И он в 3 часа ночи на всех поднял. Победу объявили ночью.

Волонтёр: Он вам прибежал и сказал об этом? Разбудил вас?

Лидия Ивановна: Он своих разбудил. Был же естественно через стенку. Они проснулись, кричат: «Ура! Ура». А мы думаем что такое? Может пожар? Нет, ну и мы тоже. А я вот после победы я уехала в Таллин. Уже можно было переезжать. Он мне прислала вызов, и я уехала. И там я в госпиталь пришла. Сначала я работала на посту, одни моряки.

Волонтёр: У вас фото висит. Чья это фотография, если не секрет?

Лидия Ивановна: Это муж, вице-адмирал. Он 10 лет как умер. Но ему уже 94 года было. Вот так, как я сейчас. В таком возрасте.

Волонтёр: А вы познакомились в госпитале?

Лидия Ивановна: Да, наверное, он у нас лежал, но он меня сам увидел. А не, я расскажу как. Я уже работала старшей операционной сестрой. Я уже знала свою работу. И как-то я задержалась на работе. Писала там график или табель на зарплату. Приходит ко мне процедурная сестра с отделения, где после операций лежат больные. И там процедурная своя, она подчиняется своей старшей. Я к ним никакого отношения не имею. Она приходит, а я еще на работе задержалась, сижу пишу. Клава такая, пышная, та. Она говорит: «Лида, сделай пожалуйста адмиралу внутривенное». Ну она знает, что операционная сестра более квалифицированная, чем остальные. Иначе я не возьму, потому что она дежурит только с хирургом, вдвоем. Она должна быть первой помощницей во всем. Поэтому что-то там у них не получается, они знают куда идти и кого попросить. Она пришла и говорит: «Сделай пожалуйста адмиралу внутривенную». А я говорю: «А ты что, Клавочка, уработалась что ли?». Она говорит: «Да нет, лида, вот у меня палец нарывает». Я говорю: «Ты бы перчатку надела». Она говорит: «Ты знаешь, я пробовала, но не получается». А я вспомнила, когда-то я тоже пробовала в перчатке делать. Лучше, когда своими. Чувствуешь вену, ощущаешь. А тут, когда мешает просто. Я говорю: «Ладно так и быть». Я сменила гнев на милость. Я говорю: «Ты только приготовь там все я сейчас здесь допишу и приду к тебе, заберу и пойду сделаю».

Волонтёр: А сколько лет было вашему мужу?

Лидия Ивановна: Ему было 47, а мне 37.

Волонтёр: 47 лет достаточно молодой возраст для такого звания.

Лидия Ивановна: А он очень был деловым человеком.

Волонтёр: А он не женат был?

Лидия Ивановна: Нет, у него была семья. Все было. Ну там такие были разногласия. Это еще только первое знакомство. Когда он меня впервые увидел. Я пошла сделала ему внутривенное, а он оживился. Ну, я была блондинка, молодая, конечно. Ну я очень строгая.

Волонтёр: Да по вам и сейчас видно, что вы не промах!

Лидия Ивановна: Да, да, я была на своем посту. Я пришла, сделала ему, а он говорит: «А кто завтра придет?». А я говорю: «Будет завтра и будет видно, не волнуйтесь, без. Укола не останетесь». Повернулась и ушла.

Волонтёр: Можно узнать имя вашего мужа?

Лидия Ивановна: Кузнецов Иосиф Матвеевич.

Волонтёр: Сколько вам было лет, когда вы замуж вышли?

Лидия Ивановна: А, это потом много лет прошло. Я долго вообще не хотела выходить.

Волонтёр: А почему?

Лидия Ивановна: Да не хотела и все, а мне и так хорошо было. Не молодая я была, после 40.

Волонтёр: Последний вопрос. Что было самое страшное чувство, когда началась война?

Лидия Ивановна: А вы знаете, как-то молодой возраст не так воспринимается, как постарше. Вот чем старше, тем страшнее. Понимаете? Наверное, больше понимаешь, воспринимаешь. Я говорю6 уже последние годы я немцев ненавидела, просто. слышать не могла. Не так как первое время. То пленных погнали, то еще что-то как-то вертелось крутилось без всякого. Я помню у нас сосед в доме жил в Калуге. И как раз, когда немцы отступали, а у него отец был на фронте. Витька такой, ну мы одногодки.  Вот мы с ним ходим по территории, где что осталось, все же ничего не было. Мы где-то что-то утащить надо было. И вот мы ходили, ходили, ничего нам не отломилось нигде. А он говорит: «А у меня кинжал есть». И достаёт. Я говорю: «Витька, ты что». А он говорит: «Я хочу убить немца хоть одного, я за папу». Я его стала уговаривать: «Ну что ты, ну тебя поймают, ну убьют, тебе легче от этого будет? Ты понимаешь, что ты с кинжалом, его только увидят, уже за шкирку возьмут».

Волонтёр: И что отговорили?

Лидия Ивановна: Отговорила.

Волонтёр: Так, а где вы все-таки победу встретили?

Лидия Ивановна: В Москве я работала. Я выехала на участок, где у нас комната была, где мы жили с девчонками. И вот там мы даже не прописаны были, мы там жили. Это все было предсказуемо. Мы же знали, где наши войска, как движется все, сколько освободили, где уже подошли к границе. Мы ожидали, это не то, что неожиданно было. Такого не было и не могло быть.