Леонид Иванович: Правда, вот эти модели это делал во время, им лет 50-40…

Волонтёр: А картины последние 20 лет, так я понимаю?

Леонид Иванович: Ну, это да внизу там, а это старые лет 10-20 назад, некоторые я подписываю так там видно. Ну вот одно время увлекался моделизмом, ездил в Кижи, эти… в церкви, мне нравилось. И, вообще, деревянное зодчество я люблю очень, потому что отец у меня столяр был, я насмотрелся, как он все делал. Он универсальный, высшего разряда, вот прадеды его, а это прадеды мои…

Волонтёр: Вы принимали участие в выставках, показывали свои работы?

Леонид Иванович: Ну, это же… господи, я их не видел, не знаю, потому что отец рас… это старо…

Волонтёр: А вы показывали свои работы на выставках?

Леонид Иванович: Да нет, какие выставки — это очень сложно. Это собрать, довезти, увезти, вложить, охрана, ответственность – это очень муторное дело.

Волонтёр: В нашем доме мы периодически устраиваем выставки… в нашем доме, в актовом зале

Леонид Иванович: В нашем доме-то близко, тут свои, тут пришел, посмотрел, убрал, добавил, а где-то я выставлялся в районах… Вот в Красносельском там… ну, да, дадут комнату, выставят и закрывают на ключ, а люди, многие не видят, а видят, даже не идут. Я говорю… начальству: «А что закрываете, пусть люди», а если, говорит, сопрут картины там… воруют, вот как мы отвечать, а лучше мы закроем. И вот, простояло пол года там 1-2 записи было, что кто-то посетил и все, так и какой смысл выставлять? А если официально вот на Невском где-то выставить, да, договориться, вот с союз-художником. Там тоже самое дадут зал какой-то, уголок или что-то, и охрану платить надо по тысячу рублей, это самое малое по тысячи в день. И там неважно ходит, не ходит – им главное получить. Вот на неделю выставишь, на 10 дней, обычно, а там почти никто не ходит, просто не видит. Везде нужна реклама, реклама – это двигатель всего.

Волонтёр: Да, конечно

Леонид Иванович: А нет рекламы, тоже и художники эти самые, вот кто известен? Потому что они выставляются где-то там, их дают. Вот, Шишкин и прочие, при жизни их мало кто знал, это уже потом, как говорится вот эта народная реклама. Вот союз художников есть, я иногда езжу за красками туда, там выставки делают, вот мне звонили – приглашают, опять 10 числа новая выставка – приезжай. У меня вот с этой погодой… я не могу, я говорю, не знаю приеду ли

Волонтёр: Я просто смотрю на ваш автопортрет, ну это потрясающе!

Леонид Иванович: Да, это я пробую там это…получается, это тоже вот автопортрет у меня, только давно сделанный, иконы я писал. В основном, я картины придумываю, так и ну… Да, я в основном дарю в детский дом много. Вот, книгу они подарили мне тут, где-то там есть эти…

Волонтёр: Вы свою книгу-то покажите, Университет Большой который…

Леонид Иванович: Вот, они издали книжку блокадников, мы работали… Университет, Большой Санкт-Петербургский, институт истории… Вот они на свои деньги издали блокадникам…ну, подарки, сделали вот. Всего 500 штук, никак… Вот только так вот. Ну, отметили день… А потом видите, искусство, творчество – оно лечит, вот болеешь-болеешь… Вот его картина о блокаде, как раз… Начинаешь что-то писать…

Волонтёр: Я видела ее

Леонид Иванович: Видели?

Волонтёр: Да

Леонид Иванович: Здесь воспоминания тоже есть. Лечился, а здесь вроде уже и болезнь отступает, вот бывает такое, что вот. А главное — вот это…

Волонтёр: Искусство вылечивает?

Леонид Иванович: Ну, от эта перемена погоды очень действует. Вот уже возраст такой, что господи, вон мне вчера уже 82 стукнуло, так что… Ой, господи, да я мало помню…

Волонтёр: Ну то, что помните, один эпизод… А вы помните, где вы…

Леонид Иванович: Мне было 3-4 года, в это время мало что помнишь. Помню бомбежку, помню трупы, которые не убирали на улице. Мороз был. Люди выходили, от голода падали, вот, пишут же в книгах, что больше погибали от голода, чем от бомбежек. Снаряды летели, дома взрывали, а умирали, в основном, от голода.

Волонтёр: Ну, случай с мамой-то расскажите, один этот случай.

Леонид Иванович: Ну, что вам рассказать. Выживали, что, вот, у кого карточки были, денег не было, а карточки выдавали…

Волонтёр: Карточная система?

Леонид Иванович: А выдавали почему? Отец работал на заводе, его увезли в Казань, там он самолеты делал фанерные, вот эти, ф-2-ашки . Вот, а мы тут остались, но за то, что отец работал, нам выдавали карточки, за счет вот… А кто не был прописан в городе, а в пригороде, приезжали, они карточки не получали, они погибали, а мы хоть что-то получали. Так, вот, жилье и голодные охотились за этими карточками, и однажды в подъезде, просто, 2 мужчины; мать вышла со мной, обшарили ее, искали карточки, ничего не снимали, карточки – все, вот залезли, все. Но она такая уже была опытная, она взяла не к себе, а мне где…куда-то там спрятала, ребенку карточки это… Они вроде не догадались, что эти карточки… и вот, выжили

Волонтёр: То есть ребенка обыскивать не стали?

Леонид Иванович: Да…и потом так… Еще случай…последний или какой… Мы приехали к крестным там где-то на Васильевском, а там комнат… Они там жили где хочешь, выбирай комнаты любые, дело не в этом, не где жить, а где есть. И в итоге что? Эта крестная… она с ума сошла, она чуть меня не съела, были эти…людоедство, умирали, там не то что крыс ели мы, голубей и кошек. Ну, вот в этой книге, в воспоминаниях пишут: тут и людоеды, тут описывают случаи 200 ремесленников, чтобы не погибнуть с голода, хотели к немцам уйти с блокадного Ленинграда. Ну, конечно, их не выпустили, целыми отрядами вымирали и на подъездах склали. Так, я говорит, что мать придумала, ну, как придумала, она узнала, что в комнате ослабнешь, умрешь, почти никто не заходит, хотя были отряды волонтеров, которые ходили. Она ушла на какой-то вокзал, на какой не знаю, и мы там где вот… как это…прислонились, там жили вроде, там могли подать воды, и кто-то там еще, а мать с какой-то там уборщицей или с кем-то договорилась. Она даже какой-то закуток дала, где там лопаты прятались, и то она там потеряла от голодухи… подумали, что она умерла, а меня маленького, а я тоже там… куда-то унесли и сложили там где-то, думали тоже…ну, она очнулась стала меня искать, нашла, вот поэтому матери я благодарен, пишу вот мать, портрет написал. А это вот я молодую мать написал, она у меня красавица была. По фотографии лицо, да… это где-то ей лет 18, она говорит, что ей. Там еще у меня написано, поэтому… мама для меня все. А потом маму, вот уже все, блокаду прорвали, нас вывезли в Казань, к отцу. И мы там в деревне жили, а когда война кончилась, мы приехали обратно. А у нас дом был, его сожгли. В городе мать пошла работать дворником, тяжело – уже возраст больные и я больной был. И я с тех пор стал болеть туберкулезом и все… И вот перед армией я заболел, и меня в армию не взяли, в армию-то надо было потому что… правда, армия раньше такая не была, это сейчас вроде хорошая… А тогда это…господи, ну, кто служил, не дай бог.

Волонтёр: Получается, когда война закончилась вам сколько было лет?

Леонид Иванович: Ну, с 38 года, считай, сколько мне было? Подросток был… 7 лет. Ну, война началась года 3 было мне. Ну какие у меня воспоминания? Такие, я говорю, я помню элементарные случаи, стрессовые такие вот, а чтобы остальное… Там вот, что мать рассказывала, что вот в книжках прочитал. Оказывается были, вот тут описывают воспоминания были: и пьянки, и воровство, люди жили и не хуже, чем в обычной жизни. Скупали золото и вещи и грабили, и такие были моменты  Да, вон, сейчас в газете сегодня написали, у нас за прошлый год, в Петербурге, 100 машин сожгли, просто эти, или мародёры, или должники вот. Ну как это? 100 машин сжечь за год частников, которые мешают, шумят во дворах. Сейчас и завистники и все, я потом уже со временем стал ездить. В возрасте, стал работать, купил мотоцикл, ездил и довольно далеко в Белоруссию, в Бобруйск, в Клайпеду. Познакомился с женой, ездили потом… А это иконы, их было… кстати, вот не знаю

Волонтёр: Вы расскажите как сходили, это же икона почти, не икона, а вот эта картина. Серафим Вырицкий?

Леонид Иванович: А так вот же, вот это Серафим Вырицкий – это наш питерский святой. Да, я его живого застал. Я к нему после блокады зашел, мать меня привезла, это Вырица. А я был больной, сколько мне лет? Ну, подросток и мама говорит: «Он умирает». А он благословил и говорит: «Жить будет». Вот, живу… Вот такие дела, видите. А он где-то умер уже после войны, где-то в 48-ом или каком-то, прожил довольно-таки… Он причислен к лику Святых. А о нем много пишут много чего, он же… Немцы были, захватили, его и немцы не тронули. И даже в Вырице ни один дом не сожгли немцы, к нему приходили, он уже ходить не мог, тоже такой парализованный был, вот. Он предрек, как вот пишут, даже какой-то офицер пришел. Он немецкий знал, 34 языка знал, по-немецки хорошо, он же раньше купцом был.

Волонтёр: 34?

Леонид Иванович: Да, ну он же… Это же до революции все, он довольно богатый человек был, потом все перед революцией все отдал, раздал монастырям. И вот, и его поэтому, как говорится не тронули. Ну, он выехал, вот, в Вырицу, загород, потому что болеть стал, целый… Вот такая вот жизнь, видите, у кого что, а у меня вот такая жизнь. Женился, с ребенком, девочка маленькая, жизнь с ней не удалась, не получилась, какое-то время прожили, разошлись. А потом мою мать парализовало, 13 лет дома паралича лежала, я ухаживал. Жена, конечно, сразу ушла, вот. Ну, вот так вот, а когда бегут, это кажется, вот, господи. Очень быстро, вот, я не знаю недавно новый год был, а сейчас, господи, уже скоро весна, уже весна. Зимы уже не видел, все. Я вот тут 10 лет живу в этом доме, я благодарен вот нашему Путину, это все его заботы о ветеранах, вот эти. Я и ветеран, и блокадник. Вот дали, а то до этого в коммуналках жил, и вообще денег-то не было и нет. Да, мечта, придумал и их изобразил, двое уже умерли, одного я не знаю, где он живет. Ну, вот такая мечта была вот эта. Вообще многие ж картины у меня придуманы, как вон и мои прадеды, а вот там 2 портрета в прихожей, там мои деды родные – отцовские и матери, вот тоже. Одного бык убил, а другой в бане упарился сердце отказало, деревенские старые. Ну, не совсем старые раньше старость была уже в 60, как мы в 80 сейчас. Они раньше умирали, труд был тяжелый, лечения не было такого, натуральное хозяйство все это, все сложно было. Люди не знали, как лечить многие болезни Да, ну самолечение было, конечно там. Ну, например, отец рассказывал их 10 человек мать родила, а выжило только 4 вот старшие выжили, а младшие уже были ослаблены, умирали. Ну, а в деревне как было? Бог дал, Бог взял. Что? Куда пойдешь лечиться? Это же деревня, глухомань, там 100 километров до ближайшей станции надо было ехать, чтобы соль и спички купить, все леса, леса. Волки по деревне ходили как собаки, вечером детей не выпускали, и заборы были не такие как вот штакетник, а из бревен такие по 2-3 метра, чтобы волки не пролезли. Ну, проблема такая была, а в деревне… Отец, он как из этих… из беглых крестьян, не отец, а прадед его вот. Из крепостного права бежали в Сибирь, и там вырубали леса, жили, скрывались. Ну, а бабушка матери, по-моему тоже из каких-то детей отказников, раньше в старину тоже были эти дома брошенных детей. Приюты были. Да, так, что у меня нет ни графов, никаких знаменитостей в роду, вот. Обычные люди деревни.